В полдень дождь кончился. Неожиданно налетевший ветер в клочья разорвал тёмный небосвод и погнал рваные хлопья туч на восток. Выглянувшее солнце, вырвавшись из темницы, ослепительно ярким диском поднялось над тайгой, осветило верхушки деревьев, и его щедрые тёплые лучи устремились вниз, к земле, пробиваясь сквозь мохнатые лапы сосен и елей, солнечными лоскутами согревая озябшее тело земли.

Комары и мошки тучами зависли в воздухе. Они с дикой яростью набрасываются на двух людей, идущих по таёжной глухой тропе. Егерь Никита Хмурый идёт впереди, за ним, чуть поотстав, молодой человек лет двадцати двух, с небольшим рюкзаком за плечами.

Никита Хмурый родился и вырос в тайге. В его памяти осталось многое; и колонны заключённых, и острог, и собаки охранки. Когда детство у Никиты кончилось, жизнь юноши круто повернула в другую сторону; мотало бедолагу по свету, как былинку и к годам сорока ушёл он от людей, поселился в тайге, на отшибе. Понимал, что нелегко будет на пустом месте начинать, но ничего, сдюжил мужичок, домишко не ахти какой, но выстроил, жить можно было.

Устроился скоро егерем. Жил так, как жизнь подсказывала. Никита – начальству, начальство – Никите.

Хмурому хоть всю тайгу на щепки разнеси, всю живность таёжную изведи – всё нипочём, ни во что не вмешивается. Начальство место за ним держит, Никита их пушнинкой да мяском свежим балует. Так он и ходит в егерях, почти у же двадцать лет. Теперь вот Степана, что у буровиков подсобным рабочим состоит сопровождать взялся; у буровиков запасы хлеба заканчиваются.

Не за «так», конечно, сопровождает, заплатили. Никита в жизни теперь своего не упустит. Всё у него предусмотрено заранее, расписано, как по нотам. Даже коробок со спичками держит в кармане телогрейки, упаковав его в целлофановый пакет. Курит Никита часто; папироса за папиросой, делает глубокие затяжки и, выдыхая из лёгких очередные клубы дыма, зло ругается на комаров.

Степан идёт рядом. Ему вдруг вспомнился Санкт-Петербург с его площадями и улицами, тёплая уютная квартирка, заботливая мама и, конечно же, жена Иринка.

Как живёт она сейчас? Вспоминает ли о своём романтике муже? Но ничего, подкопит Степан деньжат, купит машину и махнут они к Чёрному морю, а трудности он преодолеет, он не боится их!

Степан поёжился. Мокрая одежда противно липла к телу.

Хмурый, покосившись на него, пробасил:

- Ну и видок у тебя, парень! Вижу, приморозило тебя чуток. В посёлок мы сейчас не пойдём, а двинем к зимовью, отсюда недалече будет, там и заночуем, обсушимся малость, иначе больницы тебе не избежать и все твои мечты осядут рубликом в чужих карманах.

Иронические нотки в голосе Хмурого по отношению к себе Стёпа воспринимал болезненно, но молчал, предпочитая не обострять отношений с егерем. Он почему-то недолюбливал Никиту, за что и сам не понимал, вроде бы и не сделал этот человек ничего ему плохого, а не лежала к нему душа у Стёпы, и всё тут!

Опять заморосил мелкий, нудный дождь, нужно было поторапливаться. Через час с небольшим они были уже у зимовья. Оно было хорошо обихожено, кровля подлатана, в окнах – стёкла, возле стены аккуратно была сложена поленница дров, заботливо прикрытая от дождей, дверь зимовья подпёрта колом. Хмурый пнул его ногой, дверь, скрипнув, открылась. Вошли во внутрь. Здесь было чисто, опрятно, на полу разбросано сено. Стол, покрытый клеёнкой, сверху на столе посуда, рядом со столом три табуретки. Всевозможная утварь говорила о о том, что жильё обитаемо. Против окна – печка с выведенной наружу высокой железной трубой. Вдоль стены – две лежанки с матрацами и одеялами. Печь ещё не остыла, оставалось поддерживать огонь.

Стёпа развязал рюкзак и, подойдя к столу, начал выкладывать припасы съестного. Затем извлёк фотоаппарат в стареньком потрёпанном футляре и повесил его на гвоздь, торчащий в стене над лежаком. Увлечение фотографией было Стёпиным пристрастием. Фотодело он любил и отдавал ему всё свободное время.

Никита, тем временем, подбросив в печурку дров, вскипятил чайник, нашёл на полке огарок свечи, запалил его и водрузил на стол.

- Давай-ка к столу, - позвал он Степана. – Повечерим – и спать, а бельишко снимай с себя, пускай сохнет.

Когда заканчивали ужин, огарок свечи догорел. В избушку вступила тьма. Улеглись на лежаки и, согревшись, уснули быстро и крепко.

Утром, с восходом солнца, в избушке стало душно. Хмурый ещё спал, Стёпа оделся и приоткрыл входную дверь.

В зимовье ворвался свежий воздух. Комары неистово принялись за своё кровавое дело, но то, что увидел Стёпа, заставило его сразу же забыть этих гнусных тварей. Впереди возникла изумительная фигура оленя на скале, с короной густых и могучих рогов. Стёпа вернулся в избушку, в спешке одел телогрейку Хмурого, схватил фотоаппарат и, плотно прикрыв за собой дверь, осторожно стал приближаться к оленю.

Душа у Стёпы то замирала, то птицей парила в воздухе: он весь находился во власти охвативших его чувств охотника-фотографа. Первый свой снимок он сделал с метров пятидесяти и стал приближаться к оленю ещё ближе, но лесной красавец, чего-то испугавшись, ринулся вниз со скалы. Стёпа, потеряв его из виду, двинулся вглубь тайги, в душе надеясь ещё раз увидеть лесное чудо. Ему повезло! Стёпа увидел оленя в густых зарослях, но теперь их разделяло болото и, стараясь как можно ближе подойти к нему, он двинулся напрямую, через гать, под ногами ощущая зыбкую почву. Стёпа был уже на середине болота, когда лесной красавец повернул голову и увидел человека.

Олень побежал в чащу, грациозно вскидывая колени и ломая на своём пути мелкие кустарники. Стёпа понял, что животное теперь уходит навсегда. Нужно было выбираться из этого злачного места и двигаться к зимовью. Он засунул фотоаппарат обратно в футляр, подтянул на нём ремень и, повесив на шею, взглянул на часы. «Хмурый, небось, материт уже, – подумал Стёпа и, развернувшись, двинулся в обратную сторону. Зыбкая почва колыхалась под его ногами, идти было тяжело. С минуту на минуту проклятое болото должно было остаться позади, но тут случилось непредвиденное; Стёпа провалился. Тело мягко, по пояс, вошло в трясину. Ещё не осознавая всей опасности, нависшей над ним, он пытался выбраться, тщетно искал почву под ногами, но её не было; сердце лихорадочно билось, он задыхался, снова и снова пытаясь выбраться из дьявольского плена, но силы его быстро иссякали. Трясина всасывала медленно и, когда вонючая болотная жижа дошла ему до уровня груди, коснувшись фотоаппарата, Стёпа вдруг ясно осознал: это конец, конец его молодой жизни! И тогда он закричал, вкладывая в этот крик все свои последние силы:

- По-мо-ги-те-ее!!!

Голос, ударившись о могучие стволы деревьев, угас, и с ним угасла у Стёпы последняя надежда на спасение. Он уже прощался с жизнью, отдавшись во власть злого рока, когда какое-то тёмное, огромное, обросшее тёмно-бурой шерстью существо протянуло к нему огромную волосатую руку. Стёпа обеими руками схватился за неё и сразу же почувствовал, как могучая сила стала вырывать его из этой зловонной жижи; вырвала, отнесла и положила на земную твердь. Стёпа медленно отходил от только что пережитого ужаса и пытался рассмотреть своего спасителя, горой возвышавшегося над ним. Это был огромного роста получеловек-полуобезьяна.

Огромная голова на короткой шее, лицо плоское, тоже заросшее шестью, взгляд тяжёлый, сумрачный, огромная пасть с большими крепкими зубами и громадные, как столбы, крепкие ноги. Ужас, который казалось бы, навсегда отступил от Стёпы, охватил его вновь. Обхватив голову руками, он всё сильнее вжимался в землю. Сил бежать не было, к тому же сильно болела пораненная нога; из ранки, выше голени, сочилась кровь.

Сильные руки подняли Степана с земли и, крепко прижимая к себе, куда-то понесли. От пережитого Степан впал в забытьё. Потом его положили на что-то мягкое, пальцами Стёпа ощутил длинный ворс меха, тело вдруг погрузилось в приятную теплоту, и он уснул; проспал почти сутки. Разбудил его стук, доносившийся откуда-то снаружи. Стёпа открыл глаза и осмотрелся.

Это была большая пещера, увешанная и заваленная беспорядочно шкурами диких животных. Из-за большого камня-валуна, который громоздился в пещере, на него смотрели два любопытных глаза. Вскоре существо вышло из-за своего укрытия и без страха начало рассматривать нежданного гостя. Существо было невысокое, с метр ростом, заросшее густой рыжей шерстью. Это был детёныш йетти – «снежного человека». Он оказался забавным малым. Стёпа тут же окрестил его Афоней. Подружились они быстро, и уже через несколько минут Афоня таскал своему новому знакомому съедобные корешки, кусты жимолости, усыпанные продолговатыми синими ягодами – всё шло в пищу. Стёпа не заметил, как в пещере появился Он. Афоня мгновенно скрылся за валун и затих там. Стёпу вновь охватил дикий страх; Стёпа боялся его!

Много раз читал он заметки о встречах людей со «снежным человеком» и всегда не верил им, но вот случилось так, что именно ему выпала участь встретиться с этим страшным великаном. О побеге Стёпа не мечтал, побаливала нога, да и бежать было некуда; кругом, на тысячи вёрст, тайга. Йетти осмотрел его пораненную ногу, приложил лист какого-то растения. Стёпа застонал, но странно, боль, мучившая его, притупилась, и через час он уже смело вставал на ногу. Лесной великан удалился из пещеры. Стёпа понял одно; ему не хотят причинить зла. Страх, постоянно сидевший в нём, постепенно начал исчезать, захотелось пить, и он с жадностью приник сухими губами к роднику, который бил прямо посреди пещеры. Вода была прозрачной, и вкус у неё был, упоительный. Что может быть чище, свежее воды, пробившейся из каменных недр и впитавшей аромат безбрежных лесов?! Сложив ладони «лодочкой», он стал поливать Афоню водой. Тот радостно мычал, бил себя кулаком в грудь. Водные процедуры, доставляли, видать, ему большое удовольствие. И тут Стёпа вспомнил про фотоаппарат. К счастью, он оказался в исправности; болотная вода не успела попасть во внутрь. Он фотографировал, едва справляясь с волнением, ещё бы; уникальнее снимков не будет во всём мире!

Йетти, вновь появившись в пещере, принёс с собой кусок свежего мяса, положил его перед Стёпой и молча удалился. Сырое мясо вызвало у него отвращение, но усиливающееся чувство голода заставляло лихорадочно работать мысль; как съесть его? И тут он вспомнил про телогрейку Хмурого, нашёл её, сунул руку в карман. Есть! Вот он, целлофановый пакетик, с коробком спичек в нём; они оказались сухими! Как он сейчас был благодарен Хмурому!

Стёпа натаскал сушняк, разжёг костёр и, насадил кусок мяса на толстый прут, занёс его над костром, время от времени переворачивая его с одной стороны на другую.

Запахло жаренным. Афоня с осторожностью принюхивался к незнакомому запаху и косил свои чёрные глазки-пуговки на Стёпу. Когда жаркое было готово, Стёпа нашёл острый камень и в несколько ударов рассёк кусок на три части, жестом руки пригласил Афоню взять один из них, но тот почему-то не решался подойти к мясу, а может, и просто не понимал, чего от него требуют.

- Ну, и черт с тобой, питайся корешками, - сказал в сердцах Стёпа и, обжигая руки и губы, с жадностью набросился на еду. Непривычно было есть без соли, но это всё-таки лучше, чем довольствоваться сырой пищей. Афоня не выдержал, подошёл, схватил кусок побольше, в несколько минут проглотил его. Малыш, при этом, издавал какие-то звуки, выражая, видно, явное удовольствие, раскачивал головой, громко чмокал языком.

К вечеру в пещеру вернулся лесной великан и принёс с собой две огромные рыбины. Стёпа проделал с ними тоже самое, что и с мясом. Пока оба гуманоида управлялись с рыбой, Стёпа расходовал на них последние кадры. Так между ними наладился контакт, перешедший в хорошие отношения.

Через день Стёпа заболел. У него начался жар, он всё время порывался куда-то идти, в бреду звал жену, часто впадал в забытьё. На следующий день, рано утром, повесив Стёпе фотоаппарат на шею и, одев на него телогрейку, йетти понёс больного к людям. В полдень, остановившись возле родника, он долго поил Стёпу водой из своих огромных ладоней, ощущая на них жар разгорячённых Стёпиных губ. Утолив жажду, больной открыл глаза и приподнял голову. Невдалеке, в метрах тридцати, Стёпа увидел трёх человек. Среди них был Хмурый. Сомнений не было; люди искали его. Лесной великан, тоже заметив людей, энергично двинулся им навстречу. Двое, что шли с Хмурым, увидев заросшее бурой шерстью огромное чудовище, бросились бежать. Никита с ужасом, который выражало его лицо, смотрел на подходившего к нему «снежного человека» и медленно поднимал на него ружьё. И тогда Стёпа закричал:

- Не стре-ля-й-й!

Его голос слился с выстрелом Хмурого. Никита, выстрелив, бросился наутёк. Йетти, схватившись за раненое плечо и дико зарычав на весь лес, стал уходить в противоположную сторону. Там были сплошные болота.

- Гад, Хмурый, гад! Сволочь! – Стёпа, катаясь по земле, в истерике лупил кулаками матушку-землю. Потом, плохо соображая, в каком-то полубреду, долго бежал вслед за йетти, кричал, чтобы тот остановился, но обезумевший от боли лесной великан, казалось, не слышал и не видел ничего. Болотная зыбь колыхалась под его ногами. Стёпа споткнулся и уже в падении увидел, как йетти, широко взмахнув руками, провалился в трясину. Он изо всех сил пытался выбраться из зловонной жижи, раскачивал головой и шеей, но уши его и волосы уже начало заливать грязной водой.

- Я сейчас, сейчас, подожди малость, - шептал Стёпа, ползком приближаясь к нему всё ближе и ближе.

Он дополз до малюсенького пятачка твёрдой земли, лёг на него и протянул йетти руку. Они тянулись друг к другу руками; один старался спастись, другой, совсем обессиливший от болезни, пытался до конца исполнить свой человеческий долг. Не хватало чуть-чуть, чтобы их ладони сомкнулись и тогда Стёпа снял фотоаппарат, висевший у него на шее и, крепко взявшись за ремень, другой его конец, футляр вместе с фотоаппаратом, бросил своему спасителю. Огромная рука, накрыв футляр, крепко сжала его. Стёпа, напрягая последние силы, стал тянуть за ремень. Уже были видны могучие плечи йетти, когда кольца, соединявшие ремень с футляром, лопнули и он стал быстро погружаться в трясину. В глазах йетти стояли слёзы: это последнее, что увидел Стёпа, теряя сознание.

Очнулся он в больнице, увидел милое личико сестрёнки с голубыми глазами в ослепительно белом халате. Слабо улыбнулся.

- Ой, - обрадовалась она. – Значит, дело на поправку идёт!

- Что со мной, - спросил её Стёпа.

- Воспаление лёгких у тебя, по тайге долго гулял, застудился, но ничего, мы тебя быстро на ноги поставим! – тараторила сестричка.

В палату громко постучали и, не дожидаясь разрешения, открыв дверь, гурьбой ввалились товарищи-буровики. Толкаясь, расселись вокруг и, опережая друг друга, совали Стёпе гостинцы. Он был искренне рад приходу этой шумной братии, молча лежал и улыбался. Никто из них почему-то не спрашивал Стёпу о «снежном человеке», а бригадир, уходя, сказал:

- Ты поправляйся, Стёпа, мы ждём тебя, - и осторожно прикрыл за собой дверь.

Вернувшись через месяц на буровую, Стёпа узнал новость; Хмурого застрелили, по неосторожности. Устроил он заезжему начальству баньку с охотой. Пьяные гости в темноте и ошиблись, резанули дуплетом, сразу наповал. Жалости к Хмурому Стёпа почему-то не испытал.

Случай в тайге
Читает Александр Водяной
Прослушать рассказ