|
|
Дедушка-юннат
Узкая тропинка вела вдоль самого берега. Направо от меня виднелись серые скалы, поросшие мхом и низкорослым соснячком, а налево — широкий залив Белого моря, усеянный зелёными, лесистыми островками.
Была пора отлива; море ушло от берегов, будто убралось куда-то в глубь земли, обнажив бесчисленное количество скользких камней, покрытых водорослями и ракушником. Между камнями темнело илистое дно и поблёскивали лужицы воды.
Чайки с криком суетились на отмелях, ловили оставшихся после отлива мелких рыбёшек. И тут же, у берега, плавали нарядные морские селезни-гагуны.
Я невольно любовался этими красивыми птицами с ярко-белой спиной, тёмной головкой, брюшком и крыльями и нежно-розовой грудью. Я глядел на гагунов, как на старых знакомцев. Много лет назад мне уже пришлось их видеть в одном из северных заповедников.
Гагуны плавали небольшими стайками, и среди них почти не было скромно окрашенных буровато-серых самочек-гаг. В эту пору года гаги уже сидели на яйцах, выводили птенцов.
Плавая возле берега, гагуны изредка перекликались между собой. Их громкие глуховатые крики «аг-хууу, агхууу» немного напоминали воркованье дикого голубя.
Я слышал голоса морских птиц: гуканье гагунов, протяжные стоны чаек, писк длинноносых куликов-сорок, и всё это вместе с монотонным плеском моря, с лёгким шумом ветра в вершинах сосен сливалось в какую-то своеобразную музыку северной весны.
В воздухе пахло оттаявшей землёй и молодой, свежей зеленью.
Был уже конец мая, а на берёзах ещё только распускалась листва, и в глубоких впадинах между горами повсюду белел снег, будто хотел напомнить о том, что здесь, на далёком севере, он не скоро уступит солнцу свои права над землёй.
И всё-таки, несмотря на этот снег, несмотря на тощую, едва заметную зелень, весна, настоящая весна чувствовалась повсюду — и в воздухе и на земле.
Идя по тропинке, я поглядывал то на море, то на скалистые берега и ощущал во всём теле удивительную бодрость. Я совсем не устал, хотя шёл, не отдыхая, уже больше четырёх часов, а главное — в эту ночь и не ложился спать.
Я шёл всю ночь, но даже не заметил её. Ведь на севере в мае уже нет ночной темноты, светло как днём, только не видно солнца. Оно зашло на часок-другой за вершины гор. И как красивы эти предутренние часы! Какие краски на небе и на земле! Розовый
свет зари широкой волной плывёт по небу с запада на восток. Море и горы тоже розовые, и с каждой минутой этот цвет становится всё ярче, всё теплее, пока наконец не выглянет солнце и не начнётся новый весенний день.
А вот и солнце. Оно показалось из-за горы и золотым дождём рассыпалось по тихой поверхности моря.
Я прибавил шагу, быстро обошёл лесистый мысок и прямо за ним в глубокой бухте увидел рыбачий посёлок — десяток домиков, разбросанных по берегу моря и вдоль маленькой быстрой речушки, бегущей с гор прямо в море.
Напротив посёлка, на небольшом лесном островке, у самой воды тоже виднелся новенький домик, вероятно сторожка рыбачьей бригады. Возле неё на берегу сушились сети.
Несмотря на очень ранний час, из трубы дома поднимался дымок; значит, хозяева уже встали и топили печь.
Мне захотелось поскорей заглянуть в эту уютную хижину. «Конечно, там я найду рыбаков и узнаю от них всё, что мне нужно...»
Я огляделся, ища переправы, и увидел привязанную за камень лодку. На дне её лежали два весла.
«Наверное, перевоз», — подумал я, сел в лодку и быстро переплыл неширокий пролив, отделявший остров от материка.
Что меня сразу поразило, когда я приблизился к острову, это стайка гагунов, которые плавали у берега, будто домашние утки.
Я знаю, что гага — доверчивая, непугливая птица и, если её не тревожить, не боится человека. Но почему именно здесь, перед самой рыбачьей хижиной, плавали гагуны?
Я выбрался из лодки и подошёл к домику.
Над дверью была прибита дощечка с какой-то надписью. Я прочёл и очень удивился: «Биологическая станция». Откуда она здесь взялась? Я ни разу не слышал о ней.
Отворив дверь, я вошёл. Внутренность домика имела не менее странный вид, чем вывеска над дверью. Обычная деревенская комната; в углу — большая русская печь; у окна — стол, возле него лавки. Но бревенчатые стены все сплошь были увешаны плакатами о лесонасаждении, об охране птиц, о разведении рыбы... Возле стола в углу лежало несколько дуплянок, скворечников, а на окне стояли две банки с водой, и в них плавали какие-то рыбки.
Я огляделся и увидел в углу у печи, на лавке, худощавого старичка, который чистил рыбу. Больше никого в комнате не было видно.
— Здравствуйте, дедушка! Что это у вас здесь за учреждение? — спросил я. — Понять не могу, куда я попал.
— А ты разве не прочёл, что на двери написано?— ответил старичок. — Это наша биологическая станция.
— То есть чья — ваша? — не понял я.
— Ну наша, школьная, юннатская.
— Ах, вот в чём дело! А я и не знал, что при вашей школе биостанция есть.
— У нас ведь не настоящая. Мы сами её с ребятами устроили.
— Это ещё интереснее. А кому же такая хорошая идея в голову пришла?
Старичок подбросил в печь дров и, подумав, ответил:
— Да так как-то, само собой всё получилось. Можно сказать, с пустяков и началось.
Я попросил дедушку рассказать всё поподробнее.
Старичок охотно согласился. Ему, видно, и самому хотелось поговорить об этом деле с новым, незнакомым человеком. Он закончил чистить рыбу, поставил её варить в печь и пересел к столу.
— Всё это вот как получилось, — начал он.— Этот домик — нашей рыболовецкой бригады, вроде сторожки, значит. Тут вот у нас сети под окном сушатся, лодки у берега стоят и всякий рыбачий инвентарь в кладовке хранится. И я здесь за сторожа живу, сам видишь, от деревни в сторонке, у леса, на бережку, будто на даче. Ну, вот наши деревенские ребятишки ко мне в гости и похаживают: то рыбу придут поудить, то в лес по грибы, по ягоды. Летом, как утро, они уж тут как тут, в окно стучат: «Дядя Федя, а мы к тебе». — Старичок улыбнулся. — Люблю я с ребятами возиться. Своих-то внучат у меня нет, вот всех ребят я своими и почитаю. Вместе и в лес и за рыбой ходим. Уж мы дружбу давно ведём.
Он встал, набил трубочку и продолжал:
— Вот, значит, года четыре назад шли мы с ребятками как-то весною по берегу моря, да и наткнулись на гагачье гнездо. Гага с него прямо из-под ног выскочила, на море полетела. Вдруг, откуда ни возьмись, коршун, не то орёл, здоровенный такой, схватил нашу гагу и понёс. Мы кричать, да разве он бросит!
Так в лес и утащил.
Поглядели мы на яйца в гнезде, а они уже наклюнуты: вот-вот гагачата должны вывестись. Что тут делать? Забрали мы всё гнездо — и домой, ко мне в сторожку. Дома гнездо с яйцами на печку, к трубе, положили, а сверху ватной курткой прикрыли, чтобы теплее было. За ночь у нас гагачата и вывелись. Занятные такие, в пушку, как утята домашние, только тёмненькие.
Ребята меня и спрашивают: «Дядя Федя, чем же их кормить?» — «Как — чем? — говорю. — Нужно тот же корм давать, что они на воле с маткой едят».
Наловили мы у берега морских рачков и дали гагачатам в сковородке с водой. Глядим, как начали гагачата носами ловить — в один миг всех поели. Сразу дело с кормёжкой на лад пошло. А потом, когда подросли гагачата, стали мы им хлеб мочёный и кашу давать. Они всё ели, да только кормить их особо не приходилось. Утром, как откроешь дверь, они — марш из дома и на море. Целый день полощутся. А к вечеру выйдут на бережок и бегут друг за дружкой домой, будто домашние утки. Тут уж мы их обязательно угостим чем-нибудь: кашей или хлебом. Наедятся и за печку спать отправляются. Так и прожили всё лето.
Большие выросли, летать хорошо научились. Далеко в море улетали, а на ночь всё равно домой возвращались.
Подошла осень, стали дикие гаги табуниться. Мы с ребятами и думаем: вот и наши к какой-нибудь стае подобьются и уйдут на зимовку. А вышло-то совсем не так. Уже зима настала, весь залив льдом покрылся. Дикие гаги давно от нас улетели, а наши и не думают. У нас возле деревни речка в море впадает. Видал небось? Вода всю зиму бежит. Тут, на этом прудочке, гаги и перезимовали.
С этих самых гаг всё дело и началось. Заинтересовался ими учитель из школы, стал вместе с ребятами сюда приходить, разные наблюдения вести, а потом и решили при школе станцию юннатов устроить.
Тут рассказчик конфузливо улыбнулся и прибавил:
— А меня на собрании в школе единогласно почётным юннатом избрали, потому как я, значит, всему этому делу начало положил. — И он не без гордости взглянул на меня.
— Вот это правильно, поздравляю вас, — сказал я. — А что же вы, кроме гаг, ещё какими-нибудь животными занимаетесь или нет?
— Конечно, мы за всяким зверем и за птицей в лесу наблюдения ведём: кто как живёт, чем кормится, как детей выводит. Учитель всем юннатам разные задания дал.
— Да у вас, дядя Федя, я вижу, работа не на шутку затевается. Какие же это задания?
— Говорю же тебе — разные, — ответил старичок.— Ну, хоть к примеру: Толя Фомин с Витей лосями занимаются. У нас тут неподалёку в лесу болото есть, там лоси круглый год живут. Вот Витя и Толя за ними и наблюдают: где, в какое время они держатся, какой корм охотнее едят.. А прошлым летом в колхоз для скотины соль привезли. Глядим — наши ребята уж тут как тут. Выпросили у бригадира два здоровых куска соли, еле унесли, и в лесу их положили. Лось ведь та же скотина, только дикая. Ему соль обязательно для здоровья нужна.
Устроили, значит, ребята в лесу солонец, а рядом с ним на дереве вышку смастерили, чтобы следить, когда лоси соль лизать приходят, сколько старых и молодых. У нас каждый лось на примете. Это ведь ценный зверь. Разведём их побольше, тогда разрешение на отстрел просить будем.
Вот тебе, к примеру, одно задание, — улыбнулся старичок. — А другие ребята разных мелких зверей изучают. Пете, сыну учителя, поручено проследить, как зверь весной и осенью шерсть меняет. При школе живой уголок имеется. Там зайцы, белки живут. Петя с ребятами во дворе целый зверинец устроил.
Дядя Федя достал из угла свёрнутый рулон бумаги. Он бережно развернул его: — Гляди!
На листе было нарисовано несколько контуров зайцев. Отдельные участки туловища у них были заштрихованы, обозначая места линьки.
— Это всё нужно, чтобы определить, когда у зверя мех цену имеет, — важно пояснил мне старик и, помолчав, добавил:— А вот наши девочки Шура с Валей за лесной птицей следят — за тетеревом, глухарём: когда они яйца несут, когда птенцов выводят... У нас в лесу штук десять гнёзд на примете.
— Ну, а вам тоже задание дано? — спросил я.
— А то как же! — весело ответил дядя Федя.— Я гагой занимаюсь, да и не один, у меня целая бригада ребят. Это мои помощники.
— А можно ваше птичье хозяйство поглядеть?
— Конечно, можно, — с радостью согласился старик.
Мы вышли из сторожки. Уже начинался прилив. Многие камни, которые я видел на берегу, когда шёл сюда, были теперь в воде. И возле этих камней, как белая пена, покачивалась на лёгкой волне стайка гагунов.
— Ишь, и не уходят отсюда, подружек своих дожидаются,— улыбнулся дядя Федя.
— Где ж у вас гаги-то сидят? — спросил я.
— Сейчас покажу.
Мы отошли от крыльца всего на каких-нибудь десять пятнадцать шагов, и я заметил на берегу сделанные из камней невысокие заграждения. Некоторые из них были сверху слегка прикрыты обрезками старых досок.
Я с удовольствием поглядел на них. Такие же заграждения я тоже когда-то видел в гагачьем заповеднике.
— Вот наши птичьи домики, — сказал дядя Федя. — Это всё мы с ребятами смастерили. Ведь гага— что скворец: только устрой для неё хибарку, сразу займёт. В таком доме ей куда спокойнее, чем на открытом берегу. Ни дождь, ни ветер не побеспокоят. И пух в гнезде лучше сохраняется. А как только выведутся гагачата, уйдут с матерью из гнезда, мы весь этот пух соберём и в город сдадим. Он на всякие изделия идёт. Теплее гагачьего пуха и не найдёшь.
Мы осторожно подошли к ближайшему гагачьему домику.
— Вот она сидит, — показал мне дядя Федя.
Я увидел большую коричневатую птицу, очень похожую на утку.
Она сидела совсем неподвижно, прижавшись к земле.
Немного поодаль виднелось ещё несколько гагачьих домиков.
Обходя их, мы нечаянно спугнули с гнезда одну из гаг. Она отлетела к морю и тут же, у берега, села на воду.
Я осмотрел оставленное птицей гнездо. В нём виднелись крупные белые яйца, а само гнездо было выстлано серым пухом.
Наконец-то мне опять довелось увидеть этот замечательный гагачий пух, самый тёплый и самый лёгкий! Он идёт на одежды северных лётчиков, моряков, зимовщиков, всех исследователей полярных стран. Как будто сама природа предназначила его для поддержания тепла и жизни в этом суровом краю.
Весной, перед тем как насиживать яйца, гага выщипывает у себя из грудки пух и выстилает им своё гнездо. Когда птица захочет слететь с него, чтобы покормиться в море, она тщательно закрывает пухом яйца, будто укутывает их тёплым одеялом.
Мы с дедушкой нашли два таких укрытых пухом гнезда. Значит, гаги с них улетели на кормёжку.
— А сейчас я тебе ещё одну штуку покажу,— сказал мой спутник и повёл меня обратно к домику. Сзади него была пристроечка с коптильней для рыбы. Мы подошли к ней.
— Вот загляни-ка в печурку,— предложил старик.
Я присел на корточки, заглянул внутрь и даже отшатнулся от неожиданности. Прямо перед моим лицом, в самом растворе печи, сидела гага. Она устроила там своё гнездо.
— Это моя умница здесь сидит, — улыбнулся дедушка.— Её и погладить можно, она не боится.
Я осторожно протянул руку и погладил птицу по гладкой, будто шёлковой, головке. Но гага даже не двинулась с места, только плотнее втянула голову в плечи.
— Что, хороша? — спросил старичок, видимо сам любуясь птицей. — Совсем ручная. И нашла же место, где детей выводить! Из-за неё мы с ребятами другую печку для копчения рыбы сложили, чтобы её гнездо не нарушить... Ну, а теперь домой пойдём, — добавил старичок. — Заводил я тебя совсем и чайком даже не угостил. А то, глядишь, скоро мои юннаты придут, за дела примемся, тогда уж не до чая будет.
Хозяин быстро сбегал в дом, вынес оттуда самовар, вытряс его и начал ставить тут же, на берегу.
А я сидел рядом на камне, смотрел на проворного, будто юноша, старичка и вдруг вспомнил, что ведь он тоже юннат.
«Дедушка-юннат»! Как это славно звучало и как подходило именно к этому худощавому, бодрому старичку с его любовью к природе, к детям, с его седыми волосами и совсем ещё юной душой.
Г. Скребицкий
|
|
